Неточные совпадения
В противоположном
углу горела лампадка перед большим темным образом Николая чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди
святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами «кружовник»; Николай Петрович любил особенно это варенье.
— Садовник спал там где-то
в углу и будто все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит! я первая говорю: ложь, ложь! эта
святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились? перестаньте. Я велю еще подать вина!
— Ну, иной раз и сам: правда,
святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь
в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело
в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок
в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что
в палате да по добрым людям.
Летом любил он уходить
в окрестности, забирался
в старые монастыри и вглядывался
в темные
углы,
в почернелые лики
святых и мучеников, и фантазия, лучше профессоров, уносила его
в русскую старину.
— Ну, уж
святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света, что внучки! А кто их знает, какие они будут? Марфенька только с канарейками да с цветами возится, а другая сидит, как домовой,
в углу, и слова от нее не добьешься. Что будет из нее — посмотрим!
В этой же комнате
в углу висел большой киот с старинными фамильными образами, из которых на одном (всех
святых) была большая вызолоченная серебряная риза, та самая, которую хотели закладывать, а на другом (на образе Божьей Матери) — риза бархатная, вышитая жемчугом.
— Поган есмь, а не свят.
В кресла не сяду и не восхощу себе аки идолу поклонения! — загремел отец Ферапонт. — Ныне людие веру
святую губят. Покойник, святой-то ваш, — обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, — чертей отвергал. Пурганцу от чертей давал. Вот они и развелись у вас, как пауки по
углам. А днесь и сам провонял.
В сем указание Господне великое видим.
Внутри избы были 2 комнаты.
В одной из них находились большая русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли 2 длинные скамьи;
в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими
святых с большими головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Над столом висит лампа, за
углом печи — другая. Они дают мало света,
в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры.
В плоских серых пятнах, на месте рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела
святых таинственно исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там на крючках,
в облачке дыма, и синевато поблескивают.
Красный
угол был выбелен; тут помещались образа, остальные части стен, составлявшие продолжение
угла, оставались только вымазанными глиной; медные ризы икон, вычищенные мелом к светлому празднику, сверкали, как золото; подле них виднелся возобновленный пучок вербы, засохнувшая просфора,
святая вода
в муравленом кувшинчике, красные яйца и несколько священных книг
в темных кожаных переплетах с медными застежками — те самые, по которым Ваня учился когда-то грамоте.
Пародия была впервые полностью развернута
в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «
В настоящее время, когда
в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все
в России стремится к свету и гласности, —
в настоящее время истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез
в очах, блистающих
святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих
в мрачные
углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою,
святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую
в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих
в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить
в сих очерствевших и ожесточенных
в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное
в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения
в настоящее время, когда
в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному благу, когда все
в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Нить жизни, еще теплившаяся
в этом высохшем от работы, изможденном теле, была прервана, и детски чистая, полная
святой любви к ближнему и незлобия душа отлетела… вон оно, это сухое, вытянувшееся тело, выступающее из-под савана тощими линиями и острыми
углами… вон эти костлявые руки, подъявшие столько труда… вон это посиневшее, обезображенное страданиями лицо, которое уж больше не ответит своей честной улыбкой всякому честному делу, не потемнеет от людской несправедливости и не будет плакать
святыми слезами над человеческими несчастьями!..
Свистя, грохоча и воя, дунул
в распахнутое окно ветер с силой, дотоле неслыханной, и вздрогнули старые стены, и с
угла сорвалась огромная,
в тяжелом окладе, икона
святого Николая, которой молилась Плодомасоза; загремели от падения ее все стекла
в окнах и киотах; зажженные свечи сразу погасли и выпали из разбойничих рук, и затем уж что кому виделось, то тому и было известно.
И всё вокруг них тихо: на полу толстые половики лежат, шагов не слыхать, говорят люди мало, вполголоса, — даже часы на стене осторожно постукивают. Пред иконами неугасимые лампады горят, везде картинки наклеены: страшный суд, муки апостольские, мучения
святой Варвары. А
в углу на лежанке старый кот лежит, толстый, дымчатый, и зелёными глазами смотрит на всё — блюдёт тишину.
В тишине этой осторожной ни Ларионова пения, ни птиц наших долго не мог я забыть.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего
в жизни и всё ищет тихий
угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую
в людях не
святую тревогу богоискания, но лишь страх пред лицом жизни, не стремление к радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
Невзираючи ни на кого и ни на что, шасть прямо
в передний
угол, сел и почал хвастать: и денег, говорит, у него много, и анаралов там всех знает, и во дворце бывал, то есть, я вам скажу, такую понес околесную, хоть
святых выноси вон.
В красном
углу под
святыми и по двум сторонам стола полавошники были кармазинные [Кармазинный цвет — ярко-алый.], остальные василькового цвета.
От образа
в углу тянутся по обе стороны лубочные картины; тут портрет государя, непременно
в нескольких экземплярах, Георгий Победоносец, «Европейские государи», среди которых очутился почему-то и шах персидский, затем изображения
святых с латинскими и немецкими подписями, поясной портрет Баттенберга, Скобелева, опять
святые…
—
В руках у Него милостей много. Не нам судить и разбирать, к чему ведет Его
святой Промысел. Нам остается верить только, что все идет к лучшему! — сказал князь Иван, указывая рукой на кроткий лик Спасителя,
в ярко горящем золотом венце, глядевший на собеседников из переднего
угла светлицы.
На двух
углах крыльца поставлены были вазы, по бокам входа — четыре мраморные половинчатые колонны;
в нишах первого этажа лепные украшения, а второго — статуи, изображающие Веру и Надежду; над окном второго этажа — барельефы четырех евангелистов из белого каррарского мрамора, а по бокам изображение
святых апостолов Петра и Павла, а посредине вызолоченный крест, на карнизе лепнины ангельские головки.
В переднем
углу, где обыкновенно у всех христиан висит лик какого-нибудь
святого, что-то было завешено белым полотенцем, запачканным кровью.
Теперь я уже понял то, чего раньше никак не мог понять на его лице: и толстые губы, и манеру во время разговора приподнимать правый
угол рта и правую бровь, и тот особенный масленистый блеск глаз, который присущ одним только семитам, понял я и «одолжил», и «кушать»… Из дальнейшего разговора я узнал, что его зовут Александром Иванычем, а раньше звали Исааком, что он уроженец Могилевской губернии и
в Святые Горы попал из Новочеркасска, где принимал православие.
В переднем
углу, где обыкновенно у всех христиан висит лик какого-нибудь
святого, что-то было завешано белым полотенцем, запачканным кровью.
—
В руцех у Него милостей много. Не нам судить и разбирать, к чему ведет Его
святой промысел. Нам остается верить только, что все идет к лучшему, — сказал князь Иван, указывая рукой на кроткий лик Спасителя,
в ярко горящем золотом венце, глядевший на собеседников из переднего
угла светлицы.
А как опять мировая, так и мы бывало придерживаемся присловья: «
В поле враг, дома гость, садись под
святые [
В передний
угол.], починай седову;
в лесу — кистенем, а
в саду — огурцом».
Пахомыч не спал. Он стоял на коленях перед висевшим
в переднем
углу большим образом с потемневшими фигурами и ликами изображенных на них
святых и усердно молился, то и дело кладя земные поклоны.
А как опять мировая, так и мы, бывало, придерживаемся присловью: «
В поле враги, дома гость, садись под
святые [
В передний
угол.] починай ендову;
в лесу — кистенем, а
в саду — огурцом».
Через месяц,
в приходской церкви
святых Афанасия и Кирилла, на
углу Афанасьевского переулка, совершилось скромное венчание Петра Валерьяновича Хвостова с Зоей Никитишной Белоглазовой, неожиданно, даже для самой себя, ставшей полковницей Хвостовой.
Кроткие лики
святых, кажется ему, укоризненно смотрят на него из красного дерева киота, стоящего
в углу на угольнике, освещенные неугасимой лампадой. Он прячется от их взглядов, он старается не глядеть на них и не
в силах сотворить утренней молитвы и осенить себя крестным знамением.